Глава I. В городе русской славы

В городе русской славы

- В этот вечер мы все собрались у адмирала Корнилова. Враг был близко. Соединенные силы англичан, французов и турок подошли к Севастополю и высадили десант. Штурмом с суши и с моря они хотели взять наш город. У них было вдвое больше кораблей, орудий и людей. И вот, чтобы закрыть доступ вражеским судам к городу, командование решило часть севастопольского флота затопить у входа в бухту.

Тяжело было нам, морякам, услышать такой приказ. Русский флот, который со времен Петра знал Гангутское сражение и Чесменское, бил врага у Наварина и праздновал Синопскую победу, русские корабли, которые мы строили своими руками, на которых и в шторм и в стужу бороздили моря и океаны, мы теперь сами должны были уничтожить. Но это нужно было сделать. Другого выхода не было... - Отставной моряк вынул из кармана трубку, набил табаком, затянулся.

В комнате уютно. Потрескивают дрова в камине. Мягко падает свет на круглый стол, за которым кроме моряка сидят плотный черноволосый мужчина, женщина с крупными чертами лица и резко очерченным ртом и мальчик лет одиннадцати. Темные живые глаза мальчика устремлены на моряка. Он боится пропустить из рассказа хотя бы одно слово. Он забыл даже про чай, который стоит перед ним и стынет в стакане.

- На другой день корабли, назначенные к затоплению, были выстроены в одну линию у входа в бухту, между Константиновской и Александровской батареями. Это были линейные корабли "Уриил", "Селафаил", "Варна", "Силистрия", "Три святителя" и фрегаты "Флора" и "Сизополь".

Ровно в 6 часов вечера 10 сентября 1854 года на вышке Морской библиотеки взвился трехцветный флаг. По этому сигналу с кораблей на берег стали свозить орудия, снаряды, продовольствие.

Так прошел весь вечер и ночь. А на рассвете матросы прорубили на кораблях ниже ватерлинии большие отверстия. В трюмы хлынула вода, и корабли стали погружаться в море. Первой исчезла "Варна", за ней - "Силистрия" и "Сизополь", потом - "Уриил" и "Селафаил". "Флора" долго держалась на воде, но затем и она пошла ко дну. Только корабль "Три святителя", несмотря на пробоины, не тонул. Тогда был отдан приказ военному пароходу "Громоносец" подойти к "Трем святителям" и расстрелять его из орудий. Лишь после третьего попадания корабль накренился и стал сначала медленно, потом быстрее уходить под воду, пока не скрылся совсем. И только концы мачт виднелись на том месте, где недавно стояли семь кораблей.

Было больно смотреть на эту картину. Многие плакали.

Задумавшись, моряк умолкает.

- Алеша, пора идти спать, - негромко напоминает мать мальчику.

Но сын умоляюще смотрит на нее, на отца.

- Разрешите ему дослушать. Пусть знает, что за эти слезы мы сумели отплатить врагу, - говорит моряк. Он оживляется, вспоминая бой с союзной эскадрой.

- Мы всыпали им порядком. Бой начался 5 октября в 7 часов утра. Вражеский флот подошел к входу в бухту и открыл огонь по нашим батареям. У них было 1340 орудий с одного борта, а у нас на береговых фортах - всего 115. Но моряки стояли насмерть. Каждый бастион был для нас тот же корабль, только крепко стоящий на якоре.

Вскоре от частой стрельбы орудия нагрелись так, что их беспрестанно приходилось поливать водой. Все заволокло пороховым дымом, и только по вспышкам огня орудий нeпpиятeля можно было судить о том, где находятся их корабли. Падали убитые и раненые, но их заменяли новые люди. Жители Севастополя - старики, женщины и дети - бесстрашно шли на бастионы. Они подносили снаряды, воду, здесь же, под огнем, помогали отстраивать разрушенные укрепления.

Двенадцать часов длился бой. Многие корабли противника вышли из строя. Некоторые получили до ста пробоин, другие горели, как факелы, иные потеряли управление и сели на мель. А у флагманского корабля "Париж" была разворочена вся палуба и корма.

Так, несмотря на то, что у врагов было почти в двенадцать раз больше орудий, чем у нас, они потерпели поражение. И больше ни разу за всю севастопольскую кампанию не осмеливались нападать на нас с моря. Мы показали им, как умеем драться за свою землю!

- Русские никогда не сдаются. Еще Петр сказал, что они способны "небываемое" сделать "бываемым", и повелел выбить о том медаль,- говорит отец.

Алеша хочет спросить отца, что это за медаль и когда было "небываемое", но он знает, что время позднее и отец не станет сейчас рассказывать.)

Когда наконец моряк, распрощавшись, уходит, Алеша еще долго ворочается в своей кровати и не может заснуть. Он еще раз переживает все слышанное сегодня. Однако это не мешает ему, как обычно, встать рано и прийти в класс самым первым. Он всегда приходит в класс первый. Об этом знают ребята. И те, кто плохо поняли или не выучили урок, стараются тоже явиться пораньше, чтобы лучший ученик Алеша Крылов объяснил им непонятное.

"Это были первые опыты моей, впоследствии столь долгой, преподавательской деятельности", - вспоминал Крылов много лет спустя.

В Севастополь Крыловы приехали недавно.

Был 1874 год. Почти двадцать лет прошло со времени осады Севастополя. Но все в этом городе еще напоминало героическую одиннадцатимесячную оборону. Многие дома были разрушены, целые кварталы стояли нежилыми. Везде рытвины и ямы, груды щебня и мусора, поросшего травой. На Малаховом кургане вся земля была изрыта траншеями. Валялись покрытые ржавчиной, изуродованные орудия, осколки снарядов, куски ружейных стволов, ядра, круглые пули. На месте, где был смертельно ранен адмирал Корнилов, выложен из ядер крест. Светло-серая гранитная плита с надписью указывала место, где вражеская пуля сразила адмирала Нахимова. Это он, любимец матросов и всего народа, еще тогда, в век крепостничества, сказал: "Пора нам перестать считать себя помещиками, а матросов - крепостными людьми. Матрос есть главный двигатель на военном корабле, а мы только пружины, которые на него действуют".

Он знал о привязанности к себе матросов и дорожил ею.

"Я этой привязанностью дорожу больше, чем отзывами каких-нибудь чванных дворянчиков", - писал Нахимов.

Здесь, на Малаховом кургане, 28 июня 1855 года он был ранен в голову. Отсюда его отнесли в госпиталь, где 30 июня, не приходя в сознание, он скончался. Нахимова похоронили в усыпальнице адмиралов - склепе, где уже лежали останки строителя Черноморского флота адмирала Лазарева и убитых раньше героических защитников Севастополя - адмиралов Корнилова и Истомина.

Часто Алеша вместе с мальчиками после школы шел на Малахов курган. Здесь они лазали по траншеям, собирали осколки снарядов, играли в войну. Алеше нравились всякие воинственные игры. Но больше всего он любил ходить к морю.

То синее-синее, все залитое лучами солнца, оно тихо плескалось о берег, то темное до черноты, бурное яростно обрушивалось седыми гребнями и обдавало брызгами пены. В спокойные дни вода была так прозрачна, что на дне недалеко от берега можно было видеть каждый камешек, и ядра, и осколки снарядов.

На берегу сохранились остатки батарей, из которых севастопольцы обстреливали вражеские корабли.

Алеша мог часами бродить по берегу или стоять у моря и не отрываясь смотреть в его синеющую даль. Он вспоминал все, что слышал от старых моряков, иногда по вечерам собиравшихся у отца.

Вот здесь, по этому направлению, были затоплены русские корабли, чтобы преградить неприятелю вход в Севастопольскую бухту. На этом месте, наверное, стоял корабль "Три святителя", который пришлось расстрелять из пушек. Тогда было затоплено семь кораблей. А потом, после героической одиннадцатимесячной обороны, когда наши покинули Севастополь, на месте города осталась груда развалин. И ни одного корабля. Весь севастопольский флот был затоплен, чтобы не достался врагам.

Пустынно теперь море. Не видно на нем мачт, не белеют паруса. Лишь изредка придет пассажирский пароход да проплывают лодки, перевозя людей с одной стороны бухты на другую.

Иногда Алеша приходил на берег с отцом. Тогда они садились на большой круглый камень и вместе смотрели, как набегают волны, слушали шум прибоя. Отец тоже любил море. В далекие дни молодости, когда он был военным, артиллеристом, ему приходилось служить на побережье Кавказа, на берегу Финского залива, в устье Днепра, плавать на судах в прибрежных водах. Вот тогда, наверное, он и полюбил море. Правда, недолго Крылов пробыл в армии. Он заболел лихорадкой и вынужден был уйти в отставку.

Николай Александрович поселился в родных краях, в Симбирской губернии. Завел хозяйство в деревне Висяга, около города Алатырь, женился на Софье Викторовне Ляпуновой и зажил некрупным помещиком. Но он никогда не был барином-белоручкой. Человек физически сильный, высокий и широкоплечий, он выходил пахать наравне с крестьянами. И когда было нужно ехать в Нижний Новгород на ярмарку за продуктами, он сам запрягал в тяжелый, но крепкий, на "неизносимом ходу", прадедовский рыдван тройку рослых лошадей. Надевал кожух, подпоясывался широким сыромятным ремнем, усаживался на облучок вместо кучера - гикнет на лошадей, и был таков.

Недаром по всей округе рассказывали случай, как однажды Николай Александрович Крылов явился в институт благородных девиц в Нижнем Новгороде. Ему нужно было взять из института сестру жены, только что окончившую этот институт.

Был день выпуска. К парадному крыльцу института то и дело подъезжали богатые кареты, коляски, из которых выходили разодетые церемонные родители - знать Нижнего Новгорода. Подобострастно кланявшийся швейцар открывал дверь, и они проходили по устланной коврами лестнице в большой зал, где должен был состояться выпускной вечер. Вдруг к подъезду подкатывает огромный рыдван, доверху груженный, закрытый кожами и крепко обвязанный веревками, с рослым мужчиной на облучке. Черная окладистая борода, живые смеющиеся карие глаза, папаха, казацкий бешмет, подпоясанный ремнем, сбоку огромный револьвер в кобуре. Мужчина вручил удивленному швейцару письмо для начальницы института, вызвал девицу Ляпунову, сказал ей:

- Поедемте, вас в Алатыре давно ждут. - Затем, подставив ей ловко левое колено, вскинул, как перышко, на верх рыдвана, вскочил сам и умчался.

- Да кто он? Потомок Стеньки Разина или внук Пугачева? - с удивлением и испугом заговорили вокруг.

А он, привезя домой выпускницу, сказал:

- Если Александра Викторовна будет жить с нами, то ее институтские замашки и привычки надо из нее вырвать так, как вырывают больной зуб - с корнем, единым махом.

Окружающие любили и уважали Николая Александровича. Его выбирали то председателем земской управы^*, то мировым посредником^**, то судьей. Крестьяне видели в Николае Александровиче своего защитника. Он был противником крепостных порядков. Не раз избавлял крестьян от несправедливых наказаний. Недаром в конце концов Крылов оказался не по вкусу высшей администрации, и его отстранили от дел по причине "вредного образа мыслей и потворства крестьянам при делах, против них полицией возбужденных".

^* (Земская управа - ограниченный в правах орган местного самоуправления в сельских местностях дореволюционной России, с преобладанием дворянства в его составе.)

^** (Мировой посредник - должностное лицо из дворян, ведавшее в основном разрешением различных дел между помещиками и крестьянами.)

Николай Александрович любил в жизни все ладное, крепкое и людей любил физически сильных, смелых, жизнерадостных. И в своем единственном сыне он старался воспитывать самостоятельность и смелость. Когда Алеше было всего пять лет, отец подарил ему маленький топор, сталью наваренный и остро отточенный. Этот топор был самой любимой игрушкой Алеши в ту пору. Им он рубил всласть березовую плаху, тоже принесенную отцом. А позже Николай Александрович стал брать сына с собой на охоту. Он учил его любить и познавать природу - различать птиц по полету, зверей по следу, определять возраст деревьев по годичным кольцам. Он развивал в нем наблюдательность и практическую сметку. Когда Алеше исполнилось одиннадцать лет, отец подарил ему настоящее ружье.

В 1872 году Крыловы уехали из деревни. Николай Александрович не мог избавиться от болезни - лихорадка по-прежнему мучила его. Врачи посоветовали ему поехать на юг Франции. Крылов продал имение в деревне Висяга, по дешевой цене с рассрочкой платежа отдал землю крестьянам и вместе с семьей переехал в Марсель. Здесь он занялся коммерческими делами - организовал франко-русскую торговую фирму, которая просуществовала около трех лет.

Вскоре Крыловы вернулись на родину. Они поселились сначала в Таганроге, но для лучшего ведения дел фирмы им приходилось переезжать из города в город.

Николаю Александровичу не были в тягость эти переезды. Он любил путешествовать, изучать жизнь вокруг. Крылов не раз бывал за границей, но он был патриотом и никогда не преклонялся перед иностранным, а умел различить в нем хорошее и плохое. Человек просвещенный, он много читал, писал статьи в журналах, интересовался историей России, был знаком со многими передовыми людьми. Часто, разговаривая с сыном, отец рассказывал ему о прошлом родины, об ее боевых победах, о том, что видел в других странах, о царе Петре, о русском флоте...

И вот сегодня, когда они сидели на большом камне у моря, Алеша спросил отца о петровской медали.

- Помнишь, ты говорил о ней, когда у нас в гостях был моряк. Но я не мог узнать тогда у тебя подробней, пора было ложиться спать.

- Это замечательная история. Она останется примером на все времена, - сказал Николай Александрович. - Когда-то земли по реке Неве принадлежали русским. Но так как Нева являлась важным водным путем, соединяла Ладожское озеро с Финским заливом и давала выход к Балтийскому морю, за нее не раз разгоралась борьба. Шведы захватили окрестности Невы и построили там свои укрепления. Весной 1703 года Петр разгромил шведов и изгнал с берегов Невы, овладев их крепостью Ниеншанц. Вскоре здесь, недалеко от этой крепости, и был. заложен Петербург.

Так вот, два шведских корабля, не зная о том, что крепость Ниеншанц уже находится в руках русских, вошли в Неву, дали опознавательные выстрелы и стали на якорь. Русские во главе с Петром и Меншиковым приняли смелое, дерзкое решение. На лодках они атаковали шведские корабли. Завязался бой. В короткой абордажной схватке шведы были разбиты. Оставшиеся в живых члены экипажа сдались в плен.

Русские ликовали. Еще бы! На простых лодках захватить боевые корабли, прекрасно оснащенные и хорошо вооруженные, да еще у шведов, которые считали себя непобедимыми!

В честь этой морской победы Петр повелел выбить медаль с надписью: "Небываемое бывает". А потом русские не раз били шведов - и при Полтаве, и под Выборгом, и у Гангута.

Смелость, отвага и находчивость всегда отличали русского человека,- закончил отец и, помолчав, вдруг неожиданно добавил: - В конце лета уедем из Севастополя. Дела у меня складываются так, что мы должны быть в Риге.

Алеша знал непоседливый нрав отца. Из Алатыря - в Марсель, из Марселя - в Таганрог, из Таганрога - в Севастополь, теперь в Ригу. Жаль было расставаться с Севастополем, с Черным морем, но раз отец сказал - так оно и будет.

Наступил конец августа. В последний раз Алеша пришел на берег. Он хотел проститься с морем.

День сегодня безветренный. Тихое и ласковое, но, как всегда, пустынное, лежало перед ним море. Алеша смотрел и думал о том, как хорошо было бы, если б здесь стояло много кораблей. Он представлял себе, как поднимают со дна морского затопленные корабли и спускают на воду новые. Как корабли уходят в дальние страны. Раздаются команды. Ветер упруго надувает паруса.

Ему казалось, что так непременно будет. А пока лишь чайки одни носятся над безбрежным морским простором.