Древние греки

Древние греки

Вспомогательный двигатель шумно трещал, заглушая все звуки вокруг. Провожающие, столпившиеся на деревянном настиле пристани, что-то кричали нам, но мы ничего не слышали... Собственно, мы уже простились с сим миром земным, хотя всего лишь мгновение назад подняли паруса. Нас на суше ничто больше не интересовало. А вон там, за каменным волнорезом, - море, куда мы стремимся каждой частицей своей души...

Мы усердно машем руками журналистам и кинооператорам, которые нас фотографируют, - все так, как и положено быть в таких случаях!

Узкая полоска зеленой воды, отделяющая нас от берега, постепенно увеличивается. В тонком слое мазута, покрывшего все вокруг, как в зеркале отражаются белое здание яхт-клуба, плоская крыша морского вокзала "Варна" и огромные оранжевые подъемные краны, освещенные косыми лучами заходящего солнца.

Тарахтя, словно трактор, наша белая яхта медленно движется вдоль нагретого солнцем серого волнореза. По нему бегают ребята, машут руками, воздух колышется, и все это выглядит нереальным, будто смотришь немой фильм.

На прощание друзья в один голос твердили, что они дьявольски нам завидуют, и мы внушали себе, что действительно мы счастливы... А честно говоря, ничего такого необыкновенного и не чувствуем. Уж слишком долго ждали этого мгновения: целых два десятилетия мечтали и готовились к далекому путешествию на парусной яхте.

Слегка нажимаю на румпель, убираю грот-шкот, и наш плавающий дом послушно минует конец волнореза с нависшей над водой зеленой бородой из водорослей. Перед нами - море. Первая же волна окатила нос яхты и прошлась по синим буквам: "Вега". Черное море встретило нас мертвой зыбью - начало монотонно поднимать и опускать нашу яхту. Это вызвало весьма неприятное чувство, проникшее до самого желудка. Мой вестибулярный аппарат еще не приспособился к специфической качке яхты. С моторных лодок и парусных яхт, которые торжественно эскортировали нас и сейчас должны были повернуть к берегу, в последний раз прощально машут нам, желая счастливого пути.

Мы уже покинули фарватер Варненского залива. Заглушаем мотор - и в воздухе повисает непривычная тишина. В ушах еще звучит тарахтение мотора, но тихий плеск волн и бесшумный свист ветра постепенно завладевают всем окружающим. Мы поддаемся этому таинственному и властному очарованию.

Наконец-то освобождаемся от всемогущего тирана повседневности - шума. Тишина нам в самом деле казалась неестественной. Невольно подумалось о том, насколько все мы травмированы шумом. И теперь перед нами открылось нечто такое, о чем мы даже и не подозревали: тишина, какую уже давно позабыли... Некие пророки утверждали, что горожане, вынужденные жить среди непрерывного шума, в этом случае обязательно станут глухими! Ну а мы, что бы там ни было, нырнули в тишину. Ветер и вода ведут свою бесконечную беседу шепотом, а между ними, объятая вечерними сумерками, с наполненными парусами бесшумно скользит "Вега". Вперед - в открытое море!

Маршрут 'Веги'

На рейде Варненского порта, бросив якорь и ожидая своей очереди, стояли пришедшие после дальних плаваний суда. Мы миновали их и остались в полнейшем одиночестве. За спиной - месяц лихорадочной подготовки, о которой, пожалуй, нет смысла и вспоминать. Ведь едва ли есть что-либо более нудное, чем добывать различные разрешения, паспорта, визы, рекомендательные письма, документы, снаряжение и прочее, прочее. Сейчас все это выброшено из головы, и пусть эти издержки цивилизации нас больше не тревожат. Сверкающие огни Варны и неоновая цепочка курорта Золотые Пески один за одним исчезают за кормой.

На яхте мы сейчас как очарованные странники. Сказывается сильная усталость - ни о чем не хочется говорить, а если и говорить, то уж лучше всего декламировать что-нибудь высокопарное... Молчим и смотрим на удаляющийся от нас берег.

С юга потянул слабый ветерок, а мы как раз держим курс на юг - к Босфору. Приходится совершать хитроумные маневры, чтобы поймать в паруса ветер. Как говорят яхтсмены - лавируем.

Запах перегретого машинного масла быстро улетучивается. Острый пронизывающий холод охватывает нас. Мы глубоко вдыхаем девственный соленый воздух.

Яркие крупные звезды зажглись на фиолетовом небе. Здесь, посреди моря, некому нас представлять, и эту миссию мы возлагаем на себя сами.

Меня зовут Асен Дремджиев, я капитан буксира "Ариел", приписанного к порту Варна. Парусный спорт - мое хобби.

Димитр Клисуров, мой напарник, по профессии журналист. Его хобби - подводный спорт.

Длина "Веги" - десять метров, водоизмещение - три тонны, общая поверхность парусов - тридцать два квадратных метра. Она принадлежит яхт-клубу "Порт Варна". Ее "хобби" - притягивать к своей подводной части различные мидии и водоросли.

Итак, нас трое; я, Димитр и "Вега". Мы хотим пройти по маршруту Варна - Стамбул - Синоп - Ялта - Констанца - Варна. Время в пути было рассчитано с 20 июля по 10 августа 1975 года.

Мы договорились о том, что ночные вахты буду стоять я, а Димитр пусть уж в это время набирается сил в каюте. Там у нас четыре постели. Две запасные завалены облегченными водолазными костюмами, ящичками с пузырьками для проб, кинокамерами, коробками и сотнями других необходимых вещей; список их заполняет целых четыре страницы в моей тетради. Здесь же, в каюте, мы устроили небольшую кухню с газовой печкой и даже с мойкой, напротив кухоньки расположили штурманский стол с навигационными справочниками, над которым к стене прикрепили полки для приборов. Туалет был расположен отдельно, на носу яхты. Вспомогательный двигатель "Волво-Пента" надежно упрятан под койку, и его не видно. Пестрые зеленые матрацы и деревянная, покрытая лаком обшивка каюты создавали приятную иллюзию домашнего уюта. Носовой и кормовой отсеки, как и трюмы под каютой, были превращены в настоящие склады. Там мы хорошо закрепили все, что могло понадобиться во время плавания: продовольственные запасы, бутыли с питьевой водой, фонари, плавающий якорь, огнетушитель, различные инструменты, канат, краски, асбест, доски, болты, проволоку... Чего там только не было! На первый взгляд может показаться, что все это мелочь, которая вряд ли пригодится. Но кто знает? Ведь в таком плавании каждая мелочь может оказаться на вес золота. Все важно! На морских просторах нет ни станций обслуживания, ни машин технической или скорой помощи. И если чего-нибудь нет, пусть даже самого незначительного, это может стать фатальным, ибо откуда что возьмешь посреди моря? Поэтому заранее надо все тщательно продумать и - что еще очень важно - разместить все так, чтобы можно было мгновенно найти нужную вещь. Случается порой, что именно отсутствие той или иной мелочи ведет к тяжким последствиям. Помните, как в балладе о подкове и гвозде: выпал из подковы гвоздь - лошадь захромала, лошадь захромала - командира убили, командира убили - конница его разбита, конница его разбита - армия отступает, армия отступила - война проиграна! А ведь все началось с гвоздя...

Из-за небольшой волны от борта к борту мечется гик. Нудный, однообразный звук, раздающийся при этом, кажется мне оглушительным треском. Я не выдерживаю и закрепляю гик к контрашкоту. Тишина спасена.

"Вега" медленно продвигалась вперед, преодолевая невидимые волны. Маленький светящийся глазок авиационного компаса показывает 160 градусов. Маяк на Камчии обычно отсюда не виден. Огни курортов Бяла и Обзор то появляются, то исчезают в вечернем тумане. Море пустынно. Я привязываю румпель, чуть-чуть приспускаю грот-шкот и бесшумно проскальзываю в каюту. Внутри душно. Тонкий специфический запах от пластмассового корпуса смешивается с ароматом лука, овощей, колбасы и дизельного двигателя. Желудок мой тут же начинает бунтовать. Стараюсь не дышать носом...

Маленькая лампочка над штурманским столом отбрасывает пятно света на карту. Я быстро пеленгую Бяла и Обзор. Данные показывают, что скорость нашего движения всего два узла и что мы находимся в девяти милях от берега. Записав это в вахтенный журнал, я тороплюсь наверх: поскорее бы глотнуть свежего воздуха.

Димитр тоже не выдерживает долго внизу. Смущенный, он тихо постелил полушубок на палубе и устроился напротив меня. В такую ночь спать невозможно, тем более что он впервые вышел в столь дальнее плавание на яхте. Я понимаю его.

Мне вспоминается мое первое морское путешествие. Это было во время войны. На маленьком парусном судне, которое принадлежало Атанасу Голландцу, мы плыли в Гёзекен. Холодный северный ветер наполнял грубый парус, и лодка, слегка наклонившись на бок, бесшумно скользила в ночи. Сидя возле руля, мой дядя тихо разговаривал с Атанасом, который много лет плавал на торговых голландских судах. Отсюда, наверное, и прозвище его - Голландец. Я смутно припоминаю, что они, кажется, обсуждали военные события. Потом Атанас рассказывал, как полиция проводила в его доме обыск, как полицейские шпики удивлялись обилию канатов на чердаке. "А чего, собственно, они могли найти? - говорил Атанас. - На мельнице - мешки, а у моряка - канаты..."

Подробности этого разговора я не помню, ведь я еще был ребенком, хотя очень гордился тем, что вышел в море. Меня интересовали тогда только техника и море, а мои глаза и уши воспринимали чутко лишь то, что имело соленый вкус и запах водорослей.

В ту мою первую морскую ночь все казалось мне сверхъестественным, ужасно страшным, но очень привлекательным. С бьющимся сердцем я беспрестанно ходил от носа к корме и обратно, так как мне не сиделось на одном месте. Наконец, дядя и Атанас силком затащили меня в кубрик и приказали спать. Да... уснешь тут! Как бы не так! Вокруг все ново, интересно. Чудесный, загадочный мир, о котором я раньше слышал столько рассказов! Припоминается мне и острый запах смолы, краски, конопляного каната, царивший в кубрике. Я вдыхал его полной грудью. Он был для меня тогда романтическим запахом кораблей, моря... И уж, конечно, с ним не мог сравниться никакой, даже самый лучший одеколон в мире!

Свернувшись калачиком на единственной койке в кубрике, уставившись широко раскрытыми глазами в непроглядный мрак, я прислушивался, как волны ударяют в нос лодки, как вода недовольно ворчит, скользя вдоль ее бортов, как глухо поскрипывает мачта... Все эти таинственные и волнующие звуки казались мне неземной мелодией.

Не уверен до сих пор, есть ли на свете такой человек, который мог бы безмятежно уснуть во время своего первого морского путешествия.

...Тьма вокруг - хоть глаз выколи. С берега уже не доходит светящийся пунктир огоньков, то ли от сгустившегося тумана, то ли оттого, что мы порядочно углубились в открытое море. Погода оставляет желать лучшего, воздух насыщен испарениями, где-то вдалеке сверкают безмолвные зарницы, сквозь густые низко нависшие белесые облака лишь изредка мелькнет какая-нибудь звездочка.

Я все еще никак не могу свыкнуться с первозданной тишиной. Воспринимаю ее почти болезненно. Невольно ищу и прислушиваюсь к далекому гулу самолетов, садящихся и взлетающих в Варненском аэропорту, - цивилизация все-таки напоминает о себе.

Извилистый курс "Веги" то приближает нас к берегу, то отдаляет от него. Пора переменить галс. "Вега" неохотно подчиняется нашему желанию.

Вода нежными шлепками ударяет в пластмассовый корпус яхты, и он чуть вздрагивает от этих шлепков. Вон там, на горизонте, сверкнул огонек. То ли на небе, то ли на земле - не разберешь. Мной овладевает странное чувство, будто я нахожусь в пространстве без четвертого измерения, будто живу вне времени!

Далекое прошлое, настоящее, будущее - все это без содержания, без смысла... словно остановилась машина времени!

В голову лезут мысли о том, что и тысячи лет назад море было таким же и никогда оно не изменится! И звезды те же, и над волнами так же будет гулять ветер... Может быть, и паруса античных кораблей, бороздивших здешние воды, надувались так же, как у "Веги". Возможно, и тогда какой-нибудь моряк пристально вглядывался в ночную темень и ему тоже чудился огонек, который он принимал за звезду

Тысячи лет назад на этих берегах тоже жили люди. На месте Обзора был город Навлахос, а там, где стоит Бяла, - город Лариса... В маленьких домах, глядя на полыхающий огонь в печи, сидели люди, каждый со своими мыслями, заботами, радостями, тревогами. Лишь стрекотание сверчков нарушало ночную тишину. Тогда не было ни санаториев, ни домов отдыха, ни оплачиваемого отпуска, ни культа пляжа. Люди отдыхали, как было тогда принято, ночью без ночных эстрадных ансамблей, баров, транзисторов и всего того, что влекло за собой повышенные децибелы...

И тысячи лет назад в точно такую же магическую ночь моряки, убаюканные волнами, смотрели в звездную бесконечность, думали о недолговечности жизни, о всей судьбе. Как они воспринимали это небо без конца и края, на котором и взгляду задержаться негде? Разумеется, им и в голову не приходили тогда мысли о "пульсирующей Вселенной", о "большом взрыве", об антимире... Скорее всего они прикидывали, когда окончится их плавание, что нужно еще сделать, получат ли барыши от проданных товаров, думали, так сказать, о различных домашних, мирских делах.

Перед вечностью, символом которой является море, невольно размышляешь о своих предшественниках. Моряк не может оставаться к ним безразличным, и его интересует, какие люди раньше плавали, как они совершали морские путешествия, какие корабли у них были, о чем они думали в эти часы.

В самом сердце необъятного ночного моря, далеко на горизонте, трепещет над водой бледный огонек. Возможно, он горит в каком-нибудь одиноком доме на берегу моря. И возможно, сидят у телевизора его обитатели и вбирают лучи, рассказывающие о событиях в различных районах мира. И кажется им, что живут они среди многих миллионов им подобных... Но это иллюзия - они одни, они погружены в свои собственные заботы, невзгоды, радости... Они одиноки, как одинок и этот бледный огонек в одиноком доме на берегу моря.

В море вообще кажется, что время остановилось. Чувствуешь себя каким-то тысячелетним, фантастическим существом, для которого никакие блага мира значения не имеют. Только мысли обладают непреходящей ценностью!

Мы - существа земные, и, может быть, столь сильное влечение к морю является неосознанным атавизмом. Миллионы лет назад в своем биологическом развитии предки человека вылезли из моря и пошли по Земле. И сейчас, что бы мы ни делали, о чем бы ни думали, мы уже не в состоянии полностью оторваться от этой твердой почвы, хотя море так и осталось навсегда в нашей крови...

А мы вдвоем здесь, на "Веге", всего лишь земная пылинка, подбрасываемая волнами, атом, отчаянно преодолевающий ветер, а яхта - одна из тысяч ей подобных, на которой один журналист и один капитан утонули в бесплодных размышлениях о вечности.

Темный берег, на котором то тут, то там замелькали одинокие огоньки, медленно плыл нам навстречу. Ржавые отблески от маяка показывают направление на мыс Емине. Свет маяка едва пробивается сквозь туман. Снова меняем курс. Мучительные маневры вдоль берега с целью "поймать ветер" приносят кое-какой успех: мы все же движемся на юг.

В давние времена античные корабли с небольшим боковым сопротивлением подводной части не могли плыть под более острым углом, чем 90 градусов, по отношению к ветру. Древние мореплаватели в поисках ветра не умели лавировать. Они ожидали попутного или близкого к нему ветра. И если бы им выпала такая туманная ночь, как нам, с таким же коварным ветром, то посчастливилось бы лишь тем, кто плыл из Босфора в Одессу. А если бы им пришлось выдерживать наш курс, то единственное, что они могли бы сделать, это бросить якорь за мысом Галата. Терпение - спасение! Ждать, ждать и ждать, пока не смилуется бог Эол и не пошлет попутный ветер. Бесконечным терпением обладали тогда мореплаватели... Увы, в наше время это золотое качество встречается очень редко.

Поворот. Лениво, словно сонная птица, "Вега" взмахнула парусом и легла на правый галс: снова в открытое море. Здесь волнение более ощутимо и качка, естественно, уменьшает скорость. "Морская болезнь" о себе пока еще не давала знать, но... Вот когда подальше уйдем от берега и попутное Дьявольское течение станет более сильным, тогда ко всему надо быть готовым.

В предрассветных сумерках с подветренной стороны прямо из моря появилась какая-то светлая точка. Нет, это не большой океанский лайнер и не рыболовный траулер. Помог бинокль. Я отчетливо различил парусную яхту. Это скорее всего "Ригель", возвращающийся из путешествия по Южному Черноморью.

Опускаем шкоты, я хватаюсь за румпель, и "Вега", словно пиратский корабль, стремящийся захватить товары мирного купца, пересекает курс "Ригеля". Мы готовимся к абордажу.

С "Ригеля" нас заметили и тут же сменили курс. Вот мы уже совсем близко друг от друга. Колчо приветствует нас поднятой рукой. Старый яхтсмен и опытный моряк, он не доверяет молодым и сам предпочитает управлять яхтой в ночное время. Из каюты высовываются сонные лица и удивленно рассматривают нас.

- Эй, сони! - кричим мы. - Может, вам еще и кемпинг посреди моря устроить?

- Какие новости из Варны? - слышится в ответ.

- Колчо, уступи нам компас!

- Какой компас? Ах, да... хорошо. Становись против ветра, я подойду к тебе!

Надо сказать, что мы ушли в море без корабельного компаса. Единственный компас, принадлежавший яхт-клубу, был отдан "Ригелю". Почему бы теперь не воспользоваться нашей случайной встречей? Еще один надежный навигационный прибор не помешает в открытом море.

Две яхты, как сестры-близнецы, идут параллельным курсом. Их отделяет друг от друга всего несколько сантиметров. Но улучить момент для передачи компаса, когда яхты находятся на одном уровне, не так-то легко, ибо мешают волны. Но вот наконец удалось.

- Держи! Осторожней! Тяжелый!

- Готово! Как там на пляжах-то, а?

- Во! - Большой палец поднимается кверху, и широкая улыбка расползается по бородатому лицу Колчо. - Счастливого плавания! Не забывайте о ...

Ветер уносит в сторону его последние слова. "Ригель" уже далеко от нас.

Первый завтрак в море. Димитр постарался запастись русенской колбасой, запах которой я просто не выношу. В отместку я забил "трюмы" бутылками с яблочным соком, который он в свою очередь терпеть не может. Во время завтрака каждый из нас предпочитает лакомство.

Незаметно день снова сменяется ночью. Видимость все такая же незначительная из-за сильного тумана, во всяком случае берега не видно. Ветер ослаб, и "Вега" едва ползет, точно утка на легких волнах: то опустится, то подымется.

Приятная ленивая истома овладела нами. Ни о чем не хочется даже думать.

Туман постепенно рассеивался. На небе появились перистые облака, из-за них солнце неумолимо поднималось все выше и выше. Палуба стала быстро нагреваться, и босиком уже просто так не походишь.

Я опускаю ведро в воду и ненароком слегка обливаю Димитра, который сосредоточенно держится за румпель. И конечно же, он не остается в долгу...

- Первая баня на палубе! - серьезным тоном объявляет Димитр.

А потом пошло: "первая бутылка, брошенная за корму", "первое астрономическое определение" (оно оказалось очень приблизительным из-за того, что горизонт не был виден отчетливо), "первые рыбные деликатесы" (желудок Димитра адаптировался более медленно, чем мой), "первое", "первое...". Весь второй день плавания прошел в таких премьерах.

Продолжаем лавировать на юг. В полдень сквозь пелену испарений в последний раз мелькнули "небоскребы" Китена: родина прощалась с нами.

Мне не спалось, а отдохнуть надо, чтобы сохранить бодрость на всю ночь. С неохотой отправляюсь в кубрик. Через раскрытый люк солнце врывается как огненный водопад. Душно, дышать трудно.

Чужой шум мотора ворвался в мой сон. За нами мчался быстроходный пограничный катер, оставляя за собой изящную полосу белой пены. Морские пограничники настойчиво сигналили нам, приказывая остановиться. А мы и сами-то едва продвигались вперед: вода за кормой оставалась почти неподвижной.

Катер затормозил в нескольких метрах от яхты.

- Куда путь держите?

- В Константинополь.

- Документы в порядке?

- А как же без документов?

Я достаю паспорта и перехожу к пограничникам. Старшина на катере раньше служил вместе со мной. Он, конечно, узнал своего бывшего командира, но тем не менее дотошно, хотя и с улыбкой, проверял наши документы.

- Хм... Нас подняли по тревоге. Мы уж думали, что схватим нарушителей.

Трудно было понять по его тону, разочарован он или, наоборот, рад такому повороту событий.

Потом последовали традиционные реплики о службе, вспомнили, как водится, и прошлое, свой корабль...

Димитр оставался на яхте один и уже отплыл метров на 30-40. Он, вероятно, не мог понять, о чем это мы так долго разговариваем. Ведь документы были в полном порядке. Правда, потом он признался, что его больше всего в тот момент беспокоила мысль, как совершить маневр таким образом, чтобы яхта пристала к катеру и я смог бы перебраться на нее. Ведь он впервые в жизни сам ею командовал. Всего сутки назад он очутился на яхте и вот уже, пожалуйста, - капитан.

Но все прошло гладко, маневр удался блестяще без особых подсказок с моей стороны. Когда я снова очутился на палубе "Веги", Димитр демонстративно с облегчением вздохнул... Сознаюсь, моему капитанскому честолюбию это было приятно.

- Счастливого плавания! - донеслось до нас с катера, который уже повернул назад, к родным берегам.

Волны, поднятые катером, несколько раз приподняли и опустили "Вегу", а затем снова наступила тишь и гладь. Небо отражается в море: оно и вверху, и внизу. Теряется представление о том, где находимся. Отражение создает иллюзию, будто мы путешествуем по водному небу.

Димитр первым нарушает первозданную тишину:

- Как подумаешь, что тысячи лет назад здесь не было никаких границ!

Его слова вернули меня назад, на землю, но не на тысячи лет, а всего на несколько месяцев. В варненском издательстве "Георгий Бакалов" разговор тогда относился к истории. Поводом послужила книга Михаила Лазарева "Потонувшая флотилия". Мы сидели в светлой комнате, до потолка заставленной книжными шкафами, на письменных столах - газеты, журналы, рукописи, книги... Нижний этаж занимала типография. От стука печатных машин слегка дрожат стекла и пол. У того, кто впервые попадает в издательство, невольно возникает чувство, будто он очутился в каком-то странном мире, где царствует таинственная алхимия человеческой мысли.

Сидя на табуретке, Лазаров внимательно просматривал корректуру своей рукописи, но это не мешало ему то и дело вставлять словечко в наш спор.

Правда, едва ли можно было назвать спором то, о чем мы препирались с Димитром, потому что оба были дилетантами в исторической науке и, вероятно, казались Лазарову наивными простаками.

- Даже до освоения Черноморского побережья древние греки были полновластными хозяевами морей, - разгоряченно утверждал Димитр. - Известно их изречение: "Кто владеет морем, тот владеет миром".

- При тогдашнем состоянии техники не могло быть и речи о господстве над морем! - отвечал я. - Проследи хотя бы пути, по которым двигались их корабли.

- Хорошо, - ухватился за эту мысль Димитр, - покажи, по каким путям они плыли в Черное море.

- Я покажу! Давай карту...

- Если действительно покажешь, можешь стать доктором исторических наук, - бросил реплику Лазаров. - Это мне напоминает старый анекдот о профессоре, который спрашивал студента, что такое электричество.

Положив авторучку на недочитанную верстку, Лазаров посмотрел на меня, потом на Димитра и понял, что после этой реплики мы не оставим его в покое.

- Дело в том, - начал он объяснять, - что изучение древних морских путей наталкивается на большие трудности. Эти трудности возникают из-за крайне скудных и весьма разрозненных сведений, дошедших до нас благодаря античным авторам. Лишь совсем недавно с помощью подводной археологии удалось разрешить некоторые загадки, связанные с древним мореплаванием. Вспомните, в школе вам рассказывали о том, что античные моряки совершали свои плавания в основном вдоль берега. Это объяснялось прежде всего неудовлетворительными мореходными качествами их кораблей: ведь в случае бури или шторма надо было срочно укрыться в какой-нибудь тихой бухте.

- На каком же расстоянии от берега они плавали? - нетерпеливо перебил его я.

- Трудно с точностью ответить на этот вопрос. Вероятно, старые капитаны вели свои корабли таким образом, чтобы не упускать из виду берега. По общепринятому мнению, пройдя из Средиземного моря пролив Босфор, они брали курс на север и вдоль фракийского берега шли к городам-колониям, расположенным на западном и северном побережье. Если же им требовалось попасть на восточное побережье или на Крымский полуостров, то они выбирали другой путь: после Босфора к Малой Азии, а затем вдоль кавказского берега. Это были вековые традиционные пути...

Рассказчик остановился, будто вспомнив что-то особенное. Казалось, он только что появился из недоступных глубин, наполовину все еще оставаясь в них.

Мы не нарушали его молчания, не подгоняли его. И вот он продолжил сам:

- Находки амфор в достаточном удалении от берега, изучение археологических материалов на Синопе дают нам веские основания выдвинуть гипотезу о морских путях древних кораблей. Эта гипотеза гласит, что когда от Синопа требовалось проплыть до самой северной точки западного Черноморского побережья, то вместо традиционных маршрутов капитаны кораблей пересекали Черное море в его самой узкой части: напрямик от Инджебуруна до мыса Сарыч. Это так называемый кратчайший путь. Если же нужно было идти во Фракию, то от мыса Сарыч шли вдоль берега до мыса Тарханкут, где находился древний порт Калос, а затем поворачивали прямо в открытое море на запад-юго-запад с целью достичь Истрии, расположенной в устье Дуная. Тем самым весь путь сокращался вдвое.

- Примерно с какого времени началось освоение этих прямых путей? - тихо спросил Димитр, боясь нарушить повествование Лазарева.

- Скорее всего с V века до нашей эры. Но это пока лишь предположения.

Собственно, все и началось с той беседы "вокруг стола", во время которой известный ученый разжег в нас интерес к древним мореплавателям. Позднее в тихом домике археологического музея Лазаров снабдил нас соответствующими книгами, заставив унестись в далекое прошлое.

Отдельные историки, к сожалению, без достаточно серьезных доказательств придерживаются мнения, что еще до греков по Черному морю плавали египетские, вавилонские, ассирийские, хеттские, финикийские и другие купцы. Ведь даже в бедных античных источниках говорится о господстве фракийцев над морем - таласократия фракийцев.

После колонизации Черноморского побережья греками (VII-V века до н. э.) картина, воссоздаваемая историками, становится более ясной. Богатые земли Черноморья явились основой быстрого процветания древнегреческих колоний. Появление новых кораблей, накопление опыта плавания по морю способствовало расширению торговли. Чем только не торговали в те времена: лесом и тканями, амфорами с вином и оливковым маслом, зерном и гвоздями!

Но какие же пути использовали греки во время плавания по Понту Эвксинскому (Черному морю), когда и как осуществлялись эти переходы? На эти вопросы пока еще нет однозначного ответа, и ученые до сих пор спорят. И действительно, не так-то легко найти истину, потому что вода не оставляет следов.

В книгах, полученных нами у Лазарова, нередко встречались сухие абстрактные выражения: "логический анализ", "дедуктивный метод", "рабочая гипотеза" и прочие, которые нам совершенно не нравились. Нас удивляло и то, что никто еще не догадался провести в Черном море эксперимент по установлению античных морских путей. Как говорят юристы, не сделали "проверку" на месте, позволившую бы обобщить наблюдения и использовать их для доказательства истинности или ложности той или иной гипотезы. Всего лишь одно экспериментальное плавание по путям, о которых идет спор, несомненно, помогло бы выяснению в той или иной степени этого запутанного вопроса. И естественно, такое плавание надо осуществлять на судне, подобном античным, то есть на паруснике. Каждому известно, что современные суда, оснащенные мощными моторами, идут между двумя точками по кратчайшему расстоянию. Для них не имеют большого значения ни ветер, ни течения, ни туман - всегда под рукой новейшие навигационные и прочие морские приборы. А плавание на паруснике требует совсем иного умения. Когда находишься в зависимости от ветра и прочих капризов погоды, то не все так просто и так ясно. Порой самая незначительная мелочь играет решающую роль. По сути дела мореплавание под парусами коренным образом отличается от современного пароходства. И этого нельзя забывать. Конечно, построить парусник, подобный античному, только ради одного эксперимента в наше время весьма дорогостоящее мероприятие.

На "Веге" мы имели возможность совершить плавание тем способом, каким (за незначительным отступлением) пользовались древние моряки. Речь идет прежде всего о скорости парусной яхты и ее зависимости от ветра. К тому же на ее борту можно более успешно проводить наблюдения и собирать материалы о специфических особенностях древних морских путей. Направление, изменение ветра и течений, а также характерные особенности укрытий вдоль побережья наиболее удобно изучать при плавании на парусной яхте.

Разговор с Лазаровым, изучение исторических материалов и книг, романтика путешествия на паруснике привели нас с Димитром к решению сыграть роль древних мореплавателей. Но чтобы это выглядело естественным и соответствовало тому, что было в далеком прошлом, необходимо воспринимать окружающую нас действительность их глазами, их чувствами. Ведь практически и море, и берег остались такими же, только люди изменились. И мы с Димитром пришли к выводу, что сможем кое-чего достичь, если вещи будем "видеть" и чувствовать такими, какими они были тысячелетия назад.

Разумеется, мы не питали иллюзий, что после нашего решения сразу же превратимся в древних греков и что все боги, ныне безработные, спустятся с Олимпа, чтобы раскрыть нам тайны далекого прошлого. И в то же время мы понимали, что вряд ли наши наблюдения и выводы могут оказать решающее влияние на результат научных споров. Честно говоря, мы скорее всего стремились удовлетворить свое "историческое" любопытство. Наше перевоплощение - это в сущности попытка заставить свою психику воспринимать события и судить о них так, как это делали древние греки, хотя совершенно очевидно, что условия, в которых мы находимся, резко отличаются от античных. Газовая печь, барометр, компас, карты, секстант, другие навигационные и астрономические приборы - все эти вещи выглядели бы для людей античной эпохи чем-то сверхъестественным, божественным волшебством. Поэтому мы и чувствовали себя и людьми, и богами...

- Ну что ж, более старый из древних греков попытается уснуть, - сказал я и с неохотой полез в каюту.

- А более молодой, - ответил Димитр, - будет бодрствовать. - Приятных древнегреческих сновидений!

Вот так и началось путешествие "древних греков" по Понту Эвксинскому.