"Сухопутные мели"

"В январе 1716 года осматривал нас государь в доме графа Ф. М. Апраксина, и я, быв написан в числе 40 человек во флот, послан с ними в Ревель. Здесь определен я на корабль "Архангел Михаил" гардемарином, и с того времени восприяли гардемарины начало", - записал в своем дневнике С. И. Мордвинов.

Новое для русского флота слово "гардемарин" означало воспитанник старших рот Морской академии, определенный во флот, но не состоявший на действительной службе. По окончании академии, как уже было сказано, ему присваивали чин мичмана унтер-офицерского ранга. Офицером молодой человек становился еще позже, после производства в мичманы обер-офицерского ранга (чин унтер-лейтенанта). Итак, воспитанники академии должны были заниматься исключительно книжным учением, и лишь потом приступать к практике, в течение которой гардемарин успевал принять участие в двух или трех кампаниях и получить от командиров одобрительный аттестат.

Рис. 10. Титульный лист учебника 'Арифметика' Л. Ф. Магницкого, 1703 г. На листе изображены: в центре - эмблема Российской империи, слева - купец, символизирующий 'политику', справа - ученый, олицетворяющий 'логистику'. На виньетке надпись: 'Арифметика, политика с ней другая логистика, именитейших издателей в разные времена писанные'. На развевающихся по бокам лентах написано: Пифагор и Архимед

Процесс обучения был построен так, чтобы человек, не знакомый с морской жизнью, не мог стать командиром. Гардемарины "без состояния и особой протекции" на судне тянули лямку унтер-офицера. Им, как и другим рядовым членам команды, полагалось небольшое жалованье, в походе они ели простую пищу, но пользовались "полуторной матросской порцией", причем гардемарин мог не есть из братского (матросского) котла, а иметь со своими товарищами "особый котелок".

Словом, все подчеркивало дистанцию между гардемаринами и офицерами, не говоря уже о командире корабля. Такую субординацию предписывала морская теория. В реальной жизни от нее часто отходили.

Трудности с набором учеников в Морскую академию оборачивались тем, что среди них встречались люди в возрасте 17, 25, 30 и даже старше 50 лет. Гардемарин Иван Трубников к моменту отставки имел от роду 54 года и служебного стажа 30 лет. При оформлении выпускных документов было записано, что он увольняется "по болезням и старости и как ко обучению наук находится уже не надежен". Великовозрастным гардемаринам (старше 25 лет) дозволялось жениться.

Все это были "мели" на пути молодых людей к выбранной профессии. Если глубже вникнуть в страницы истории, то можно увидеть "мели" потруднее. К ним следует отнести издержки периода ученичества страны в целом при Петре I, когда приходилось приглашать иноземных учителей, "много званых, да мало избранных", среди которых бескорыстием отличались не все. Нередко считалось, что лишь "немец" одолеет науку и корабли водить будет, а потому русским людям на русской службе пробиться было почти невозможно.

Но академия работала, каждый год новые молодые являлись на флот, гардемаринского полку прибывало...

В июле 1724 г. Петр I посетил Морскую академию и был немало изумлен малочисленностью присутствующих на занятии и скудостью одежды большинства. По его приказу было проведено следствие, которое установило: 85 воспитанников "за босотою и неимением дневного пропитания" не ходили на занятия, кто три, четыре, а кто и пять месяцев. Две трети из них "объявили, что кормились вольною работою". После учиненного государем разбора нашлись деньги для выплаты задержанного жалованья и ученикам и учителям. Видно, чтобы решить хозяйственные проблемы в единственной морской школе, необходимо было личное внимание царствующего моряка.

Решать приходилось и другие, более насущные проблемы обучения, например проблему учебников. "Введение во всякую историю" и "Краткое введение в арифметику" (1699), "Книгу, учащую морскому плаванию" (1701) на старославянском языке напечатал амстердамский "типографщик" Тессинг, который здраво рассудил: коли разворачивается в стране новое дело, то понадобятся и книги, и обратился с предложением к Петру I. Государь дал голландцу привилегию печатать "карты всего света, как сухопутные, так и морские, изображения всех славных особ и все книги, до сухопутной и морской войны относящиеся, а равно до архитектуры и математики, строения крепостей и касающиеся изящных искусств и художеств". Помогал Тессингу студент белорус Копиевский, который ранее обучался в Голландии. Позже он обзавелся своей типографией, а на первых порах исполнял функции переводчика и принимал участие в печатании книг.

В предисловии к "Книге, учащей морскому плаванию", содержащей таблицы логарифмов, значения склонений Солнца, общие сведения по математике и географии, Копиевский написал: "Зде всяк обрящет ищущий премудрости, много зело полезная". Нельзя не подивиться оперативности Копиевского, ведь прошение Тессинг подал в 1698 г., а спустя всего год уже был издан учебник в русском переводе. Потому со снисхождением следует отнестись к его попытке перевести на русский язык и такие слова, как мореходные инструменты (посуды), экватор (верстатель), зодиак (животворный круг) и др.

В 1703 г. появилась знаменитая "Арифметика" Л. Ф. Магницкого, славная уже тем, что позвала в науку 14-летнего М. В. Ломоносова. Ее первая часть, "Арифметика - Политика", вооружала учащихся знаниями в объеме, достаточном для "гражданина, купца и воина". Вторая ее часть, "Арифметика - Логистика", была под силу только тем, кто готовился стать мореплавателем. В ней толковались начала геометрии, тригонометрии, навигации и астрономии. В книге приводились указания, кажется впервые введенные в учебник, о том, "как познается расстояние мест и путь корабля в простых и сферических линиях", т. е. были даны первое в России руководство по мореходной астрономии и первый русский астрономический календарь, в котором приводились вспомогательные таблицы для решения астрономических задач.

Можно было ожидать, что новый учебник будет включен в учебный процесс, что по нему будут изучать и арифметику и высшую математику, а также "навигацкие" науки. Однако книгу, выдержавшую множество изданий, в том числе и 1814 г., использовали в Навигацкой школе в "усеченном" виде. Собственно навигацию преподавали по запискам А. Фарварсона, которые ученикам старших классов школы предлагалось переписывать "под именем навигации Фарварсона". Почему было так? Ответ очевиден. На первых порах из-за "отсутствия русских трудов" иностранные профессора использовали собственные трактаты. Со временем, к 40-м гг. XVIII в., в школе сформировался отряд талантливых русских педагогов (Кривов, Четвериков, Костюрин, Красильниковы Андрей и Василий, Шишков, Бильцов, Бухарин, Аничков, Боучаров, Сатаров и Николай Курганов).

Рис. 11. Титульный лист учебника географии. Название книги гласит: 'География генеральная, небесный и земноводный круги купно с их свойствы и действа в трех книгах описующая, переведенная с латинского языка на российский и напечатана в Москве повелением царского пресветлейшего величества, лета 1 дня 1718 в июне'

Талантливый и трудолюбивый человек, Леонтий Филиппович Магницкий выгодно отличался от иностранцев. А. С. Кротков пишет, что Л. Ф. Магницкий мог заменить любого преподавателя, так как все предметы он знал в совершенстве. Отношения между ним и преподавателями Фарварсоном, Грисом и Гвыном переросли в конфликт, выплеснувшийся за пределы школы. Когда информация дошла до куратора школы Ф. А. Головина, последний призвал к порядку "заморскую" коалицию и заявил, что "высоко ценит знания и личность Магницкого, который может быть приравнен только к Фарварсону, а Грыз и Гвын, хотя и навигаторами писаны, но до Леонтия наукою не дошли".

Тем не менее, когда зашла речь о переносе школы в Петербург, к переезду были намечены А. Фарварсон и С. Гвын. Л. Ф. Магницкий же был оставлен в Москве и таким образом окончательно отрезан от собственно "навигацких" наук. Отношение к нему начальства характеризуют сведения о денежном содержании: А. Фарварсон получал в год 955 рублей 84 копейки, С. Гвын - 400 рублей, Гейсман, преподававший в академии фехтование, - 550 рублей, а Л. Ф. Магницкий - 260 рублей.

Продолжая разговор об учебниках, необходимо сказать, что пример судьбы "Арифметики" в стенах Навигацкой школы - не единственный.

С. Г. Малыгин, вспомнить о котором нам придется еще не один раз, в 1731 г. написал книгу "Сокращенная навигация по картие де Редюкцион" (построение, по которому счисление пути корабля определялось графически), одобренную как первое на русском языке и "обстоятельное руководство" по штурманскому делу. Однако автору было выдано лишь 10 экземпляров. Остальная часть тиража в течение 10 лет пролежала в кладовых типографии, и только в 1743 г. по распоряжению Адмиралтейств-коллегий 200 экземпляров книги С. Г. Малыгина были отправлены в Навигацкую школу "для раздачи учителям, подмастерьям (помощникам учителей геодезии), ученикам и прочим". Остальные экземпляры были направлены для продажи в Петербург и Кронштадт. Известен отзыв об этом учебнике, написанный самим Л. Эйлером: "В сей книге Малыгина все проблемы чисто и правильно решены, и полезна есть оная книжица, чтоб по ея предводительству обучение производить". И этот замечательный труд пробыл 10 лет в "заточении"!

В 1736 г. С. И. Мордвинов, тогда еще лейтенант, был уже автором "Книги полного собрания о эволюции или об экзерциции флота на море", а в 1744 г. "Каталога, содержащего о Солнце, Луне, звездах, а также о полном и знатных местах, заливах и реках наводнений и прочая к мореплаванию принадлежащая". В научном труде в четырех частях "Полное собрание о навигации" он рассматривал геометрию общую и плоскую, тригонометрию сферическую, навигацию плоскую и меркаторскую, астрономию, описал все мореходные инструменты, составил расчетные таблицы и поместил богатый справочный материал. Написание этих книг автор предпринял, как он сам говорил, "ради молодых людей, которые желают быть добрыми навигаторами". Рукопись была одобрена комиссией Адмиралтейств-коллегий и напечатана в 1744 г., однако тираж был погребен в сыром подвале типографии. Только в 1762 г., после смерти Петра III, книги были извлечены на свет и розданы ученикам академии. Почему так поступили с учебниками, с уверенностью трудно сказать. В Древнем Риме говорили: "Ис фецит кун продест" - сделал тот, кому это выгодно.

Теперь скажем о другого сорта "мелях" - учебно-методического порядка. Выше уже упоминалось о том, что дисциплины в школе и академии изучались по очереди: по завершении одной начиналось чтение другой. Изобретателем и защитником такой "методы" преподавания был профессор А. Фарварсон. В 1724 г. Петр I отдал устное распоряжение "для каждой дисциплины назначить особенный день". Но после его смерти приказание было признано "ошибочным", и в академию на годы была возвращена английская система обучения, вызывавшая отвращение у учеников, да и у педагогов.

После смерти А. Фарварсона в декабре 1739 г. появилась надежда отойти от чужеземной системы преподавания, но не было уже и Л. Ф. Магницкого (умер в октябре 1739 г.). Русскому посланнику в Лондоне Л. Нарышкину была передана просьба приискать профессора для Морской академии, "понеже оныя науки состоят на английском <!> языке". Властительные чиновники не собирались отходить от "иностранной линии". За три года посланник Нарышкин приискал четырех малоизвестных кандидатов, потребовавших такого содержания, которого коллегия, к счастью, им предложить не могла. В конце концов было решено направить за моря на стажировку молодых русских преподавателей. В 1745 г. в Англию выехали Кривов, Четвериков и Костюрин, которые по возвращении на родину представили множество переводов книг, ценных для академии. Но на их обучение ушло шесть лет.

В это время царствовала уже Елизавета Петровна (1709 - 1761/62), младшая дочь Петра I, "умная и добрая, но беспорядочная и своенравная русская барыня". Она вступила на престол в 1741 г. Морскую академию в это время возглавлял вице-адмирал швед Д. Вильстер, который почти не говорил по-русски.

Любопытно, что первым директором Морской академии был французский барон Сент-Илер, приглашенный Петром I в Россию для того, чтобы содействовать открытию Морской академии. Барон, который "пожитки и чины принужден был оставить... за дело, касающееся чести" (бежал после дуэли, за что во Франции строго наказывали), оказался человеком несносным. Он сумел поссориться почти со всеми, с кем встречался.

Приступив к работе над проектом академии, Сент-Илер проявил себя скорым на руку. Проекты появлялись один за другим, но все они характеризовали лишь заинтересованность барона в финансах. Четвертый, грандиозный по размаху, вариант проекта предусматривал постройку в Фиуме нескольких кораблей под его руководством. Затем корабли должны были совершить переход в Россию с заходами в Геную и Марсель (для закупки французских вин), Неаполь, Ливорно, Мессину, Барселону, Аликанте, Кадикс и Лиссабон. Для этого Сент-Илер просил кредит и обещал покрыть расходы за счет продажи привезенных товаров. Петр I, внимательно ознакомившись с проектом Сент-Илера, заключил подробный отзыв словами: "Хочет ли он свое дело делать без прихотных вышеописанных запросов? И буде будет, чтоб делал; буде - нет, то чтоб отдал взятое жалованье и выехал из сей земли".

Затем от Петра I из Амстердама поступил приказ: "Академиею ведать Матвееву, а барона С.-Гиллера (Сент-Илера) отпустите...". Как следует из Общего морского списка, Сент-Илер в 1720 г. оказался на английской эскадре, направлявшейся в Финский залив для нанесения удара по Кронштадту. Бывший "наставник" русской Морской академии теперь выступал в качестве консультанта боевых противников России.

Значительно дороже обошлось России, флоту и академии приглашение на службу Петерса (Петра Ивановича) Сиверса. Происходил он из датско-шведской семьи. Поступил на русскую службу в 1704 г. по приглашению вице-адмирала К. И. Крюйса. Командовал кораблями, но активного участия в боевых операциях не принимал. В 1715 г. командовал кораблем "Леферм". Посадил судно на мель вблизи о. Нарген. В 1716 г. готовил зимовавшую в Ревеле эскадру к переходу в Копенгаген. Петр I был весьма недоволен темпами подготовки эскадры и хозяйственной нерасторопностью Сиверса. В письме генералу-адмиралу Ф. М. Апраксину он писал: "Ежели бы я ведал, что так будет, лучше бы на себя взял сие дело; по-моему надлежит вычесть у Сиверса за это из жалования". В 1720 г. П. Сивере командовал котлинской эскадрой, которая собиралась противостоять шведскому и английскому флотам. По заключении Ништадтского мира был произведен в вице-адмиралы, назначен членом Адмиралтейств-коллегий. В 1727 г. был произведен в адмиралы "сверх комплекта". В том же году назначен вице-президентом Адмиралтейств-коллегий, а затем и президентом. С того времени и до начала 1732 г. он "почти безотчетно управлял морской частью" России.

Петере Сивере представил в Сенат еще в августе 1731 г. предложение иметь в Москве в Навигацкой школе вместо 500 только 100 учащихся, в петербургской Морской академии - вместо 330, как было при Петре I, и даже вместо 200, как сложилось к тому времени, лишь 150 воспитанников. Еще раньше, в 1729 г., П. Сивере отдал приказ "содержать гардемаринов по числу комплекта солдатской роты" - 144 человека. Таким образом, русский флот недосчитался более 700 морских офицеров.

В результате принятия предложения Сиверса, сделанного в 1728 г. Верховному тайному совету, в целях соблюдения необходимой экономии и поддержания флота в должной исправности корабли и фрегаты стали содержать в таком состоянии, "чтобы в случае нужды немедленно могли к походу вооружены быть". Это следовало толковать как приказ кораблям прекратить походы, ибо далее говорилось: "Провиант же и другие припасы, необходимые для похода, обождать заготовлять", "в море без указа не выходить". Не удивительно, что Екатерина II (1729 - 1796), взошедшая на престол в 1762 г., заметила: "У нас в излишестве кораблей и людей, но нет ни флота, ни моряков". Последнее относилось к жалкой эскадре из пяти кораблей "для обыкновенного крейсерства и практики моряков".

И все же, несмотря на те "мели", о которых шла выше речь, да и многие другие, флот, наконец, стал реалией жизни россиян. На службу в него пошла молодежь, готовая в усердном учении превзойти морские науки. Отныне уже ни внутренние, ни внешние силы реакции не могли вернуть страну даже во временное сухопутное существование. Долгожданное "начало" состоялось.

Теперь на очереди была другая, несравненно менее масштабная проблема, но и без ее решения нельзя было двигаться дальше. Опыт морской жизни и простой здравый смысл подсказывали: чтобы подготовить для флота грамотных и смелых, самоотверженных и искусных в морском деле "водителей фрегатов", ни книжной наукой, ни заморской корабельной учебой не обойтись. Все ясней становилось, что для русского флота уже нет будущего без учебных кораблей, без собственных "школ под парусами". Но одно дело осознание этой необходимости и совсем другое - практические шаги в наметившемся направлении. Чтобы сделать их, потребовалось время, впрочем, не столь долгое. Путь со дня рождения регулярного флота до дня выхода в море первого, ставшего учебным судна, как мы увидим, русскими моряками был пройден за рекордный срок: практически за четыре десятка лет.