Ангелы мрака

Ангелы мрака

Я стою на вахте с захода солнца до самого его восхода. Из овчинного полушубка делаю возле руля уютное гнездышко и устраиваюсь в нем на ночь. Ночи здесь прохладные, и вскоре все покрывается влажной пленкой. Время от времени я проверяю курс и разговариваю со звездами. Сегодня ветер умеренный и сквознячком обдает лишь со стороны носа яхты. Поворачиваю паруса таким образом, чтобы они уравновешивались и чтобы "Вега" могла, так сказать, самоуправляться, то есть самостоятельно держать заданный курс. Освободившись, я занимаюсь другой работой, хотя, конечно, смотрю в оба: как бы чего не случилось. На яхте дел всегда полно. А в этот вечер у меня особое настроение: наше местонахождение определено с точностью до сотой минуты, в судовой дневник внесены все необходимые записи.

Вскоре над нами появились густые, плотные облака, закрывшие собой звезды. Мне не с кем стало разговаривать. Сделалось так темно, что я уже не различал ни воды, ни неба. Впечатление такое, будто "Вега" не только остановилась, но и повисла в воздухе.

Ночью, когда бодрствуешь, невольно и даже как-то легко поддаешься магии воспоминаний. При этом нередко путаешь реальность со сновидениями, а мечты превращаешь в действительность.

Глухой шепот моря воспринимаешь как отзвук далеких времен, и кажется, что оно тоже хочет тебе о чем-то поведать. А цивилизованный мир выглядит отсюда невероятно далеким и нереальным. Ощущение такое, будто не только в мыслях, но и физически чувствуешь родство душ с древними мореплавателями. Фактор времени исчезает, и кажется, что аргонавты только что перед тобой прошли тем же путем.

Все вокруг наполнено какой-то особой нежностью и таинственным очарованием от невидимого присутствия древних мореплавателей. Да, они были именно здесь и тоже со своими мыслями, со своим хотя и очень наивным, но эмоциональным восприятием всей Вселенной.

Древние цивилизации - это юность человечества. А ведь любой юноша - поэт, художник, мечтатель, творец... Ему свойственно неудержимое стремление к истине, жажда открытий, познания сущности человеческого бытия.

Ум древнего человека в неменьшей степени, чем сегодняшнего, занимал извечный вопрос: "Почему?". Вопрос не только к Вселенной и ее законам, но и к взаимоотношениям между людьми: честности, лояльности, братству, справедливости - этим соединительным тканям общества.

Перед моими глазами маячит компас, и я невольно вспоминаю о Магнусе - чабане, который подбил свою обувь железом, чтобы она не слишком быстро износилась. Но однажды, когда он пас овец в горах, случилось так, что ноги его намертво прилипли к земле. Да и палка с железным наконечником вдруг стала строптивой... Так легенда повествует о том, как Магнус открыл чудесный минерал магнетит, названный его именем; и впоследствии оно повторялось миллионы раз: магнитное склонение, магнитная стрелка, магнитная аномалия. Мне кажется, что большинство легенд было создано поэтами, да и то в более поздние времена. А может быть, их создают любители находить варианты в развитии человеческой истории? Об одном из таких любителей некоторое время назад сообщалось в печати. Нашли его среди эскимосов, которых он учил охотиться с помощью бумеранга. На вопрос, зачем он это делает, был получен такой ответ: "Представьте себе, что если эскимосы будут пользоваться бумерангом, то как удивятся этому ученые через много-много лет, как жарко они будут спорить...".

Мною при чтении исторических трудов особенно болезненно воспринимается отсутствие полноты картины в развитии кораблеплавания. Переход людей от кочевого образа жизни к оседлости изучен подробно, даже во многих районах земли детально. А вот с чего начиналось мореплавание, какими были первые плавсредства, как они исторически развивались и как совершенствовалось навигаторское искусство - вся эта область в исторической науке покрыта "белыми пятнами".

Действительно, как плавали древние люди? Какие проблемы их при этом волновали? Каким образом они преодолевали трудности, которые море непрерывно рождало перед ними?

Мне кажется, что мы вряд ли когда-нибудь сумеем проникнуть в тайну мореходного искусства древних, ибо невозможно сейчас воссоздать целостную картину овладения морем. И чем больше мы узнаем об отдельных деталях этой картины, тем точнее становится сентенция: "От ложного знания к истинному незнанию!".

Непроглядная тьма, окружившая нас, неожиданно родила у меня мысль: "А плавали ли вообще древние в ночное время? А вдруг они в самом деле не плавали? Просто останавливались для отдыха и сна, а утром продолжали свой путь". Правда, так может думать лишь тот, кто не знает моря. Ведь побережье - это не автострада с расположенными на ней мотелями. Сторонники версии об отдыхе древних мореплавателей на берегу обычно ссылаются на древнегреческий эпос, подтверждающий, что аргонавты, и в частности Одиссей, во время своих странствований останавливались и ночевали на берегу. Происходило ли это действительно так, или это выдумали поэты, по-своему пересказавшие уже в более поздние времена исторические события, - об этом мы никогда не узнаем точно. Не следовало бы забывать и о том, что герои древнегреческих легенд плавали на легких боевых кораблях, которые передвигались лишь с помощью весел. Паруса же использовались только при попутном, благоприятном ветре.

На боевых кораблях было много гребцов, и вытащить судно на песок не представляло серьезной проблемы. Легенда гласит, что "Арго" был таким легким, что гребцы в течение двенадцати дней могли переносить его на своих плечах через горы и долины. Однако с торговыми кораблями дело обстояло значительно сложнее.

Недалеко от острова Су Ада в южной части Малоазиатской Турции подводные археологи несколько лет назад открыли на дне моря наполовину затянутое песком старое торговое судно. Было установлено, что на нем плавали сирийцы приблизительно 1000-1200 лет до н. э. Французские археологи назвали его "Корабль бронзовой эпохи", но среди историков он известен под именем "Корабль из Гелидонии". Это небольшое, легкое судно длиной десять метров и шириной 1,8 метра, то есть почти как наша "Вега", но для своего времени оно считалось довольно-таки большим кораблем. Такие суда перевозили бронзовые слитки, напоминавшие чем-то ободранную шкуру буйвола, различные сельскохозяйственные орудия и другие товары. "Корабль из Гелидонии" отошел от острова Кипр и... очутился на дне морском возле острова Су Ада.

Французский археолог Дюма считает, что "Корабль бронзовой эпохи" вполне мог быть вытащен на берег, как это делали соратники Одиссея. Однако, на наш взгляд, это весьма рискованное и самонадеянное заявление, могущее поколебать высокий авторитет археолога, ибо язык цифр свидетельствует о другом. Элементарный расчет показывает, что если вес товара в тысячу килограммов прибавить к предполагаемому весу корабля с запасом продовольствия для команды из десяти человек, то на каждого моряка (даже по самым заниженным вычислениям) приходится по сто двадцать килограммов. И только тот, кто никогда не вытаскивал на берег легкие рыбацкие лодки, может поверить абсурдному заявлению французского археолога.

Кроме того, как нам кажется, экипаж "Корабля из бронзовой эпохи" наверняка насчитывал менее десяти человек. Наше мнение подтверждается еще одной интересной находкой древнего корабля длиной четырнадцать метров, затонувшего недалеко от острова Кипр. На нем были найдены четыре ложки, четыре сосуда для питья и четыре миски. Это открытие заставило ученых прийти к выводу, что экипаж четырнадцатиметрового торгового судна состоял всего из четырех человек. А раз так, то и экипаж "Корабля из бронзовой эпохи" никак не мог насчитывать десять моряков.

Конечно, если на корабле нет товаров, море тихое и дно морское с удобным наклоном к берегу, то, может быть, удалось бы вытащить судно. Но если корабль нагружен товарами, то это был бы сизифов труд.

Правда, в том случае, если на легком торговом корабле находились бронзовые слитки весом до двадцати килограммов или не очень тяжелые амфоры, то такой товар можно довольно быстро разгрузить, а затем вытащить судно на берег. Но подобная трудоемкая операция ради одного более или менее спокойного ночлега на суше мало вероятна.

Таким образом, очевидно, что даже в бронзовую эпоху торговые парусные суда плавали и днем, и ночью, ибо невозможно было каждый раз вытаскивать их на берег для ночлега. Тем более это относится к поздним эпохам, когда корабли значительно увеличились в своих размерах и весе. Например, Страбон пишет об одном из таких кораблей, на котором находилось десять тысяч амфор! Причем Страбон, рассказывая о финикийцах и об их искусстве ночного плавания, совершенно недвусмысленно дает понять то, что великий историк не уточняет: к какой конкретно эпохе он относит ночное плавание (а для нас важно его мнение, так как он писал о временах, давно минувших).

Можно даже не принимать во внимание и то обстоятельство, что ежедневная разгрузка и вытаскивание корабля на берег значительно увеличивают время пребывания в пути. Возможно, этот довод звучит не очень убедительно, ибо, чем больше мы проникаем в глубь веков, тем больше убеждаемся, что тогда не слишком высоко ценилось время.

Мне, однако, кажется, что важнейшей причиной, из-за которой операция "вытаскивания корабля на берег", как правило, не совершалась, являлось пиратство. Вряд ли какой-нибудь капитан даже легкого торгового судна рисковал выгружать свои товары на незнакомом берегу: он мог тогда вообще распрощаться навсегда со своим кораблем. Черное море с древнейших времен славилось пиратами, промышлявшими вдоль его берегов.

В античных легендах встречаются указания для моряков, плававших вдоль западного побережья Понта, избегать по возможности берега, который опасен не только сам по себе, но и потому, что его населяют недружелюбно настроенные люди. "Недружелюбно" сказано, конечно, очень мягко. Например, около поселения Салмидесос (ныне Мидия) местные фракийцы разделили берег на участки, обозначенные колышками. Каждый владелец такого участка мог пользоваться всем, что выбросит на него море. Эти своеобразные охотничьи заповедники весьма находчивое решение, ибо другие береговые пираты с ожесточением дрались друг с другом в надежде награбить побольше.

"Тех, кто попадал на этот берег, - пишет Страбон о негостеприимном береге Салмидесосе, - грабили асты, фракийское племя, которое жило там...".

"Сбор" товаров с погибших или засевших на мель торговых судов считался неотъемлемым правом тех, кто жил на побережье Понта. Это даже регламентировалось специальными письменными договорами. Одна из сохранившихся надписей на камне в Несебыре свидетельствует, что фракийский вождь Садала заключил договор с городом Месембрия, регламентирующий взаимоотношения между его племенем и городом в том случае, если месембрийские корабли окажутся в пределах территории "Садалова государства".

Старый и много повидавший на своем веку моряк Петр рассказывал мне о жестокостях не столь отдаленного берегового пиратства. Всего лишь каких-либо 50-60 лет назад крестьяне, проживающие севернее мыса Калиакра, во время ночного шторма зажигали на берегу большой костер и устраивали вокруг него танцы... Если смотреть на этот костер с моря, то он напоминает помигивание маяка на Калиакре. Измученные моряки, шедшие с севера и искавшие укрытия за мысом, легко попадались на удочку, но, миновав живой "маяк", они меняли курс на запад и... разбивались о берег. В ту же ночь суденышко дочиста обчищали, а затем, чтобы не оставалось никаких следов, его уничтожали.

Что поделаешь, извечный страх моряков перед берегом объясняется не только навигационными причинами.

Более малочисленными, но более активными и жестокими были морские пираты, то есть пираты, действовавшие непосредственно на море. Раз уж находились смельчаки, перевозившие ценности, то обязательно появлялись и те, кто стремился их ограбить. Гомер так рассказывал о пиратских приключениях Одиссея:

С попутным ветром, дувшим от стен Трои, пираты Одиссея достигли фракийского города Исмар, разрушили его и поголовно истребили всех жителей (только мужчин). Оставшихся в живых женщин и награбленные сокровища они разделили между собой таким образом, что каждый был доволен полученной долей. Затем пираты стали пировать на берегу, хотя Одиссей советовал им тотчас же уйти на кораблях в море. Ведь можно было вполне ожидать того, что успевшие спастись фракийцы дождутся подкрепления и постараются отомстить. Так и случилось: в завязавшемся бою погибло много греков, не сумевших уйти вовремя на своих быстроходных кораблях.

По мнению Страбона, самыми известными пиратами в античные времена были ахеяне, зиги и хениохи. Эти народы населяли восточное побережье Понта. На их легких и быстроходных судах свободно размещались двадцать пять-тридцать хорошо вооруженных воинов, и тяжко приходилось тому кораблю, на который они нападали.

Тацит как историк утверждает, что древним пиратским кораблям не страшны были бури. Заостренные спереди и сзади, они с помощью весел одинаково хорошо могли плыть и вперед, и назад. Эта великолепная маневренность давала большое преимущество во время абордажа.

Овидий, проживавший в начале нашей эры в Томисе (Констанца), писал, что хениохи и ахеяне (вошедшие в историю как символы морского пиратства) свободно бродили по южной и восточной части Понта, но реже появлялись у его западного побережья, которое было не совсем безопасно.

Беднягам купцам туго приходилось как на берегу, так и на море. И действительно, незнакомый берег таил опасность нападения, а любой корабль на горизонте мог принести смерть или рабство... Но, несмотря ни на что, плавания по морям продолжались. Плавали днем и ночью. Да, и ночью, хотя очень трудно себе представить сейчас, как это происходило без маяков, без навигационных карт, без компаса!

Правда, ради объективности следует отметить, что исчезновение яхт и в наше время не является чрезвычайным происшествием. Не только на Дальнем Востоке, но и в Средиземном море время от времени бесследно пропадают яхты, причем нередко вместе с теми, кто на них плавал.

Словно в подтверждение моих размышлений о пиратах и пиратстве, неожиданно сзади нас послышалось равномерное пыхтение работающего мотора. Оглянувшись, я ничего не увидел, а шум усиливался...

Все ясно: кто-то идет с погашенными огнями. На мгновение с той стороны, откуда слышался шум, сверкнул бледно-желтый огонек и тотчас же пропал. Но этого было достаточно, чтобы определить: идет самоходная баржа. Движется она параллельно нашему курсу и значительно мористее. Вероятно, пройдет мимо нас на расстоянии около мили. Однако почему же без огней?

Наверное, с баржи тоже нас заметили, потому что она вдруг изменила курс и пошла нам на пересечение. Этого еще не хватало!

Я моментально погасил все светящиеся навигационные приборы и крикнул:

- Клисуров, вставай!

- А-а-а...

- Вставай, баржа!

Димитр мигом очутился возле меня на корме. Несколько точных движений, и мы повернули на обратный галс. Это нам позволило за кормой баржи прокрасться в открытое море.

А баржа тем временем держалась своего нового курса, который должен был привести ее к встрече с "Вегой". Ведь мы тоже определили элементы движения: вектор относительного движения, вектор цели, линия ожидаемого относительного движения...

Под прикрытием тьмы мы постепенно отдаляемся от баржи в обратном направлении. Слава богу, что двигатель на яхте расположен на левом борту и сейчас, когда она наклонена, он очутился под водой, то есть не производит никакого шума! Мы добавили оборотов, и яхта затряслась, как в лихорадке. Рев мотора нам показался оглушительным громом, который можно было услышать и в самой Варне. Но дело сделано. "Вега" значительно ускорила свой ход и в ночной темноте уверенно шла в открытое море. Плохо только одно: начавшийся шум от работающего в полную силу двигателя заглушал все остальные звуки. Огни на барже так и не зажигались, и нам трудно было точно определить ее местонахождение.

Легкая нервная дрожь охватила меня. Вероятно, то же самое почувствовал и Димитр. Он быстро сходил в каюту и принес специальные водолазные ножи, которые мы прикрепили к бедрам. Я зарядил на всякий случай ракетницу и приготовил еще несколько ракет. В кокпите у нас были также парашютные ракеты, пробивная сила которых ни в чем не уступала пробивной силе винтовочной пули. Так сказать, мы были готовы к бою во всеоружии. Но вместо того чтобы испытывать удовлетворение, нас охватила еще большая тревога. Нам казалось, что весь воздух напоен какой-то, необъяснимой угрозой. Черное небо слилось с черным морем. Тьма-тьмущая!

- Мало нам того, что ничего не видим. Но сейчас уже и ничего не слышим, - проворчал Димитр.

Остановили двигатель. Чутко вслушиваемся в ночную темноту. Гулко раздаются удары сердца, и они мешают уловить звуки со стороны баржи, которая, должно быть, уже приблизилась к берегу. Ну что ж, значит, нам удалось оторваться от нее. Это уже другое дело.

- Люди спокойно плывут, а мы себе тут от страха внушаем, что они нас преследуют.

- А тогда зачем они стали пересекать наш курс?

- А может, им надо причалить к берегу именно в этом месте.

- Хорошо, но почему они не зажгли огни?

- Кто знает, вдруг у них повреждена система освещения.

Я спускаюсь в каюту и фонариком освещаю карту. Так и есть: вблизи нет ни одного порта, ни одного удобного заливчика. Н-да...

- Они возвращаются! - кричит Димитр.

Я выпрыгиваю на палубу, прислушиваюсь: шум действительно приближается. Но по-прежнему тьма непроглядная. Лишь на мгновение сверкнул огонек, будто кто-то закурил сигарету или осветил что-либо фонариком. Сейчас они находятся как раз на том месте, где мы должны были встретиться.

- В точке пересечения они нас не найдут и вернутся на обратный курс...

- Да, пожалуй, они и в самом деле за нами охотятся.

- А может быть, это совсем какая-нибудь другая шхуна, которая плывет на запад, а та осталась у берега...

Я хочу самого себя успокоить, но все это звучит малоубедительно. Мы переговариваемся друг с другом очень тихо, словно боимся, что кто-то нас подслушает.

Тем временем мы продолжаем идти в открытое море и снова потихоньку удаляемся от преследователей. Непроглядная темень сейчас для нас самый верный союзник.

Наконец исчезли все звуки, и мы остаемся наедине с таинственной тишиной черного-пречерного моря...

Ей-богу, не грех и по рюмочке пропустить по случаю счастливого избавления от преследователей. Мы решаем вновь идти по старому курсу к Синопу.